Неточные совпадения
— Поздно, поздно, уж поздно, — прошептала она с улыбкой. Она долго
лежала неподвижно с открытыми глазами, блеск которых, ей казалось, она сама
в темноте видела.
Все это я уже передумал и перешептал себе, когда
лежал тогда
в темноте…
— Кстати, Соня, это когда я
в темноте-то
лежал и мне все представлялось, это ведь дьявол смущал меня? а?
Слух о том, что Савва Морозов и еще какой-то пермский пароходовладелец щедро помогают революционерам деньгами, упорно держался, и теперь,
лежа на диване, дымя папиросой
в темноте, Самгин озлобленно и уныло думал...
Станция называется Маймакан. От нее двадцать две версты до станции Иктенда. Сейчас едем. На горах не оттаял вчерашний снег; ветер дует осенний; небо скучное, мрачное; речка потеряла веселый вид и опечалилась, как печалится вдруг резвое и милое дитя. Пошли опять то горы, то просеки, острова и долины. До Иктенды проехали
в темноте,
лежа в каюте, со свечкой, и ничего не видали. От холода коченели ноги.
В темном, холодном карцере не было ни кровати, ни стола, ни стула, так что посаженный сидел или
лежал на грязном полу, где через него и на него бегали крысы, которых
в карцере было очень много и которые были так смелы, что
в темноте нельзя было уберечь хлеба.
Лежала я до вас здесь
в темноте, все допрашивала сердце: люблю я того или нет?
Следующие два дня были дождливые,
в особенности последний.
Лежа на кане, я нежился под одеялом. Вечером перед сном тазы последний раз вынули жар из печей и положили его посредине фанзы
в котел с золой. Ночью я проснулся от сильного шума. На дворе неистовствовала буря, дождь хлестал по окнам. Я совершенно забыл, где мы находимся; мне казалось, что я сплю
в лесу, около костра, под открытым небом. Сквозь
темноту я чуть-чуть увидел свет потухающих углей и испугался.
Она, можно сказать, положительно не выносит покоя и только
в темноте лежит на боку, свернувшись и закинув хвост на голову.
Летом охота на зверя возможна только утром, на рассвете, и
в сумерки, до
темноты. Днем зверь
лежит где-нибудь
в чаще, и найти его трудно. Поэтому, воспользовавшись свободным временем, мы растянулись на траве и заснули.
Гаврило Жданов, после отъезда Авдиева поступивший-таки
в гимназию, часто приходил ко мне, и,
лежа долгими зимними сумерками на постели
в темной комнате, мы вели с ним тихие беседы. Порой он заводил вполголоса те самые песни, которые пел с Авдиевым.
В темноте звучал один только басок, но
в моем воображении над ним вился и звенел бархатный баритон, так свободно взлетавший на высокие ноты… И сумерки наполнялись ощутительными видениями…
Я стреливал гусей во всякое время: дожидаясь их прилета
в поле, притаясь
в самом еще не вымятом хлебе, подстерегая их на перелете
в поля или с полей, дожидаясь на ночлеге, где за наступившею уже
темнотою гуси не увидят охотника, если он просто
лежит на земле, и, наконец, подъезжая на лодке к спящим на берегу гусям, ибо по воде подплыть так тихо, что и сторожевой гусь не услышит приближающейся
в ночном тумане лодки.
Нетронутыми
лежали где-то
в таинственной глубине полученные по наследству и дремавшие
в неясном существовании «возможностей» силы, с первым светлым лучом готовые подняться ему навстречу. Но окна остаются закрытыми; судьба мальчика решена: ему не видать никогда этого луча, его жизнь вся пройдет
в темноте!..
Чтоб не сидеть одному, я направился
в залу третьего класса. Тут, вследствие обширности залы, освещенной единственною лампой,
темнота казалась еще гуще. На полу и на скамьях сидели и
лежали мужики. Большинство спало, но
в некоторых группах слышался говор.
Часу
в восьмом вечера (это именно
в то самое время, когда нашисобрались у Эркеля, ждали Петра Степановича, негодовали и волновались) Шатов, с головною болью и
в легком ознобе,
лежал, протянувшись, на своей кровати,
в темноте, без свечи; мучился недоумением, злился, решался, никак не мог решиться окончательно и с проклятием предчувствовал, что всё это, однако, ни к чему не поведет.
К ночи он проехал мимо Касселя. Вместе с
темнотой тоска несносная коршуном на него спустилась, и он заплакал, забившись
в угол вагона. Долго текли его слезы, не облегчая сердца, но как-то едко и горестно терзая его; а
в то же время
в одной из гостиниц Касселя, на постели,
в жару горячки,
лежала Татьяна; Капитолина Марковна сидела возле нее.
От самой постели начиналась
темнота, от самой постели начинался страх и непонятное. Андрею Иванычу лучше наружи, он хоть что-нибудь да видит, а они как
в клетке и вдвоем — вдвоем. Под углом сходятся обе лавки, на которых
лежат, и становится невыносимо так близко чувствовать беспамятную голову и слышать короткое, частое, горячее и хриплое дыхание. Страшен беспамятный человек — что он думает, что видит он
в своей отрешенности от яви?
Обнаженный, как под ножом хирурга,
лежал Саша навзничь и
в темноте всем легким телом своим пил сладостную боль, томительные зовы, нежные призывы.
В эту ночь, последнюю перед началом действия, долго гуляли, как новобранцы, и веселились лесные братья. Потом заснули у костра, и наступила
в становище тишина и сонный покой, и громче зашумел ручей, дымясь и холодея
в ожидании солнца. Но Колесников и Саша долго не могли заснуть, взволнованные вечером, и тихо беседовали
в темноте шалашика; так странно было
лежать рядом и совсем близко слышать голоса — казалось обоим, что не говорят обычно, а словно
в душу заглядывают друг к другу.
Мы посмеялись и разошлись; вечером, когда мы
лежали уже,
в своих постелях, Мухоедов проговорил
в темноте...
Ему удалось схватиться руками за ветки куста, торчавшего из воды. Лодка стала, вся содрогаясь и порываясь вперед. Вода бежала вдоль ее бортов слева и справа с гневным рокотом. Теперь видим стал правый берег. Снег
лежал на нем, белея слабо и плоско, как бумага
в темноте. Но фельдшер знал местность. Этот берег представлял собою огромное болото, непроходимое даже летом.
Конокрады неподвижно
лежали, головами внутрь, слабо и плоско чернея своими телами
в темноте.
Приходит смерть, и люди ложатся
в могилы,
в темноте чащи, обращаясь головами туда, откуда — они верят — свет светит и
лежит страна, которую они ищут.
В ночной
темноте приземистые, широкие постройки отца, захватившие много земли,
лежали на берегу реки, сливаясь вместе с деревьями
в большую тяжёлую кучу, среди неё горели два красных огня, один выше другого. Мельница очертаниями своими была похожа на чью-то лобастую голову, она чуть поднялась над землёю и, мигая неровными глазами, напряжённо и сердито следит за течением своевольней реки.
Однажды — не помню почему — спектакля не было. Стояла скверная погода.
В десять часов вечера я уже
лежал на моем диване и
в темноте прислушивался, как дождь барабанит
в деревянную крышу. Вдруг где-то за кулисами послышался шорох, шаги, потом грохот падающих стульев. Я засветил огарок, пошел навстречу и увидел пьяного Нелюбова-Ольгина, который беспомощно шарашился
в проходе между декорациями и стеной театра. Увидев меня, он не испугался, но спокойно удивился...
Он
лежал на спине с открытыми глазами и прислушивался к осторожным ночным звукам, которые
в темноте, во время бессонницы, приобретают такую странную отчетливость.
Деревенька маленькая, уютная, и хоть бедная, но урядливая. Стоит
в широком кольце лесов, на холме, обегает этот холм полукругом бойкая и светлая речка Вага. Везде, куда ни глянешь, увалы и холмы, на них, словно ковры, пашни
лежат; всюду, замыкая дали, стоят леса, и только
в северном углу распахнулись они, выпуская на поляну сплавную реку Косулю, но она, приняв Вагу
в берега свои, круто изогнулась и уходит снова
в темноту лесов.
Пять месяцев
в году Стрелецкая слобода
лежала под снегом, и вся жизнь тогда уходила
в черные маленькие хаты и судорожно билась там, придушенная грязью,
темнотой и бедностью.
— Да, я, — также мягко и виновато ответила женщина и пошла за ним
в угол, где стоял стол и на нем маленькая иконка, перед которой теплилась тоненькая восковая свечка. Алексей Степанович мельком оглядел чердак, другой конец которого утопал
в темноте, и остановил удивленный взгляд на столе. Он был покрыт чистою скатертью, и на нем
лежали рядом два темно-бурых яйца и маленькая покупная и, видимо, черствая булка.
Никогда
в жизни я не забуду этих мягких, вкрадчивых шагов, этого сдержанного звериного дыхания, этого отвратительного запаха сырого перегнившего мяса из невидимых пастей, этих фосфорических глаз, мелькавших
в темноте то здесь, то там… Но чувства испуга ни я, ни Антонио не испытали
в эту минуту. Только на другой день вечером, когда я вспомнил наше приключение, то один,
лежа в кровати, задрожал и вспотел от ужаса. Понимаете?
Кто с Богом не водится,
По ночам ему не молится,
На раденьях не трудится,
Сердцем кто не надрывается,
Горючьими слезами не обливается —
Много, много с того спросится,
Тяжело будет ответ держать,
На том свете
в темноте лежать!
А кто с Господом водится,
По ночам ему молится,
На раденьях не ленится,
Сердцем своим надрывается,
Живот кровью обливается,
Сердечный ключ поднимается,
Хотя сердцем надрывается
Да слезами омывается, —
За то на небе ему слава велия!
Без признака дремоты
лежала Дуня, закинув руки под голову и острыми глазами впиваясь
в темноту.
Варвара Васильевна
лежала в отдельной палате. На окне горел ночник, заставленный зеленою ширмочкою,
в комнате стоял зеленоватый полумрак. Варвара Васильевна, бледная, с сдвинутыми бровями,
лежала на спине и
в бреду что-то тихо говорила. Лицо было покрыто странными прыщами, они казались
в темноте большими и черными. У изголовья сидела Темпераментова, истомленная двумя бессонными ночами. Доктор шепотом сказал...
Она
лежала на спине, глядела
в темноту и думала о своей жизни.
Последнюю полоску света заволокло; но тучи были не грозовые,
темноты с собой не принесли, и на широком перелеске, где притулились оба озерка,
лежало сероватое, ровное освещение, для глаз чрезвычайно приятное. Кругом колыхались нешумные волны леса, то отдавая шелковистым звуком лиственных пород, то переходя
в гудение хвои, заглушавшее все остальные звуки.
В тесной каюте, с одним местом для спанья,
в темноте,
лежал Перновский с небольшим час после сцены
в общей каюте.
Отца она видела
в темноте его чуланчика. Он
лежал целый день
в угловой каморке без окон, где кровать приткнута к стене, и между ее краем и стеклянной дверью меньше полуаршина расстояния. Мать сколько раз упрашивала его перебираться
в комнату, где они когда-то спали вместе, но он не соглашался.
Заглянул… Эх, ты, господи! Все пропустил! Катя уже
лежала в постели, покрывшись одеялом, и читала. На ночном столике горела свеча. Я видел смуглые, нагие до плеч руки, видел, как рубашка на груди выпукло поднималась. Горячо стучало
в висках, дыхание стало прерывистым… Не знаю, сколько времени прошло. Катя приподнялась, потянулась к свече, я на миг увидел над кружевным вырезом рубашки две белые выпуклости с тенью между ними, — и
темнота все захлопнула.
Теперь они
лежали беззащитными
в холодной
темноте комнаты, и он смотрел на них.
Лежит Катерина Петровна на постели
в темноте, чтобы не раздражать зрение,
лежит и перебирает старые, долгие годы…
От шубы Анны Серафимовны шел смешанный запах духов и дорогого пушистого меха. Ее изящная голова, окутанная
в белый серебристый платок, склонилась немного
в его сторону. Глаза искрились
в темноте. До Палтусова доходило ее дыхание. Одной рукой придерживала она на груди шубу, но другая
лежала на коленях, и кисть ее выставилась из-под края шубы. Он что-то предчувствовал, хотел обернуться и посмотреть на нее пристальнее, но не сделал этого.
Я чувствую трепет, я вижу сквозь
темноту, —
в глубине моей души
лежит неведомый мне хозяин. Он все время там
лежал, но только теперь я
в смятении начинаю чуять его. Что он там
в моей душе делает, я не знаю… И не хочу я его! Я раньше посмотрю, принимаю ли я ту истину, которую он
в меня вложил. Но на что же мне опереться против него?
Спорят. А
в глубине души у каждого
лежит, клубком свернувшись
в темноте, бесформенный хозяин; как будто спит и не слышит стучащихся снаружи слов и мыслей.
Я
лежал на копне.
В небе теплились звезды; с поля, из-за кустов, несло широким теплом;
в лесу стоял глухой, сонный шум. Тело, неподвижное и отяжелевшее, как будто стало чужим, мысли
в голове мешались, и мешались представления. Стройная осинка, стройная Донька, обе робко и покорно смотрящие
в темноту… Милая, милая! Сколько
в ней глубокого, несознанного трагизма, и сколько трагизма
в этой несознанности!
Но
лежать с закрытыми глазами и видеть
в темноте закрытых век все то ужасное, о чем хочется забыть навсегда, было еще мучительнее, и глаза Павла с силою открылись. От их растерянного блеска
в лице его появилось что-то старческое и тревожное.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и
лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него
в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут.
В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Не успел осторожно шагавший казак Керасенко отворить хлев, где горестно завывала недовольная причиняемым ей беспокойством свинья, как на него из непроглядной
темноты упало что-то широкое да мягкое, точно возовая дерюга, и
в ту же минуту казака что-то стукнуло
в загорбок, так что он упал на землю и насилу выпростался. Удостоверившись, что свинья цела и
лежит на своем месте, Керасенко припер ее покрепче и пошел к хате досыпать ночь.
В соседней избе
лежал раненый адъютант Раевского, с разбитою кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно не переставая стонать, и стоны эти страшно звучали
в осенней
темноте ночи.
В первую ночь, адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона и
в Мытищах перешла
в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.